Андрей Звягинцев: «Удача — когда ты находишь свое место в жизни»
Кинорежиссер и сценарист Андрей Звягинцев размышляет о поиске вдохновения, о роли наград в творчестве и о том, что ждет российское кино и зрителей в будущем. Специально для журнала Top Flight участие в беседе принял продюсер фильма «нелюбовь» Глеб Фетисов. Беседует управляющий партнер Клуба «Бизнес Авиация» Андрей Калинин.
Андрей, можете ли вы назвать ваш первый любимый фильм? Помните его?
Мой первый любимый фильм… Их много, именно первых. В 12 лет, когда я смотрел «Золотую лихорадку» Чаплина, было настолько уморительно смешно, что свалился в кинозале с кресла просто от смеха. Я всегда полагал, что «упасть со стула» — это лишь фигура речи. Оказалось, не так трудно попасть в такое положение. Важно, чтобы перед тобой был настоящий гений комедии. Был фильм, который заставил меня так горько плакать, что рубашка на груди стала мокрой от слез. Это фильм Бергмана «Осенняя соната», и мне было лет 18, я уже учился в театральном училище в Новосибирске на актерском факультете. Пожалуй, мой самый любимый фильм, даже в определенном смысле судьбоносный — «Приключение» Микеланджело Антониони. Он буквально перевернул мое сознание и совершенно с другой стороны заставил взглянуть на то, чем является кино. Для меня, можно сказать, с этого фильма начинается новая эра моего собственного взгляда на актерское существование, на то, какие тайны хранит в себе киноязык, на течение времени как таковое, да и, наверное, на творчество в целом. С того дня, когда впервые увидел «Приключение», я смотрю на кино совершенно по-новому.
Ваше решение стать режиссером было поэтапным?
Нельзя сказать, что решение стать режиссером я принял одномоментно. Даже не вспомню день, когда со мной это случилось. Я просто однажды стал им. Увидев «Приключение» Антониони, а потом «Затмение» и «Ночь», которые также меня совершенно покорили, я по-прежнему продолжал мечтать об актерской карьере. Мечтал встретить такого режиссера, который не заставлял бы гримасничать, а ждал бы от тебя какого-то, я не знаю, струения человеческого вещества. Наблюдение за человеком, созерцание его душевных движений, его тайн или его ясной подлинности — вот то, что я в первую очередь отметил в чуде, которое предлагает Антониони на экране. Но постепенно, из года в год, уже окончив актерский факультет ГИТИСа, я пришел к тому, что мечтаю снять фильм сам.
История, которую рассказывает режиссер, всегда в какой-то степени личная. То, что вы хотите сказать либо дать почувствовать другим.
Без этого личного элемента совершенно невозможно двигаться. Создание фильма — это длинный путь, занимающий два-три года, а то и более. Только вот «Нелюбовь» мы завершили за два года, и это рекордно быстрый срок! Под двумя годами я разумею время с момента рождения замысла и до получения эталонной копии фильма. Три года — это норма, бывает, и пять, и семь лет ты созреваешь, чтобы выйти на площадку и сделать фильм. Если ты не скреплен, не сцеплен всем своим существом, сердцем, всеми фибрами души с материалом, ты не сможешь столько лет с ним жить. Твое сердечное участие в этом замысле, влюбленность в материал и движет тебя изо дня в день заниматься этим, не ослабевать в энергии созидания и движения к воплощению замысла.
Какие чувства вы испытываете к своим героям?
Я люблю их или, по крайней мере, сочувствую им. Я рассматриваю их для себя как возможность реализовать какие-то идеи, как носителей смыслов, сопряженных с замыслом. Не больше, но и не меньше. Зритель жадно спрашивает: что же с этим персонажем будет дальше? Я говорю, что после титров этих персонажей уже не существует, их и в принципе не существует. Это просто тени на экране, которые дарят вам возможность заглянуть внутрь самих себя. Как зеркало, как некое отражение. Мне нравится фраза: «Не только мы смотрим фильмы, но и фильмы смотрят нас». Другими словами, то, что ты видишь на экране, является отражением твоего великолепия или твоей нищеты. Ты можешь интерпретировать фильм по-своему, да так, что сам автор удивится неожиданному взгляду. Мои фильмы — для взрослых, они обращены не к инфантильной аудитории, которая ждет от кино положительных персонажей, хеппи-энда и желает еще до финальных титров расслабиться в кресле, получить удовольствие и, выйдя из зала, забыть об увиденном. Поскольку я веду диалог не с инфантильным взрослым, зритель для меня является соавтором фильма и единомышленником, когда складывается союз увиденного на экране и размышлений, рефлексий зрителя на этот счет.
Вы говорили, что истории, которые рассказываете, могут быть соотнесены с любой страной, с любой исторической эпохой. «Возвращение», например, смотрелось как философская притча, то же самое можно сказать и о последней работе. Европейцы, когда вы привезли «Нелюбовь» в Канны, воспринимали ее как чисто русскую историю или все же перекладывали на себя?
«Елена», «Левиафан», «Нелюбовь» — это встреча с русским фильмом о человеке вообще. Это универсальные истории. И все, с кем мне довелось беседовать в Каннах после конкурсного показа «Нелюбви» (а это огромное число — более сотни журналистов с разных концов Земли), признавали сопричастность с этими идеями, этими историями, узнавали в них собственный опыт наблюдения за окружающим миром. Один мексиканский журналист после просмотра «Левиафана» выпалил: «Сеньор, я хочу вам сказать, замените водку на нашу текилу, а северные широты на наши пампасы, и это будет совершенно мексиканская история!» То же я слышал и от американцев, от итальянцев. Если бы мы сделали пересказ событий, перенесли на экран реальную историю, произошедшую в Колорадо с Марвином Джоном Химейером, в моем восприятии получился бы банальный хеппи-энд. На экране наш Николай победил бы, пусть самоубийственно, пусть сгинув, но он доказал бы, что человеческое достоинство несгибаемо и нерастворимо. Долгое время наш сценарий имел такой финал, пока мы не пришли к той счастливой идее, что «Левиафан» не должен заканчиваться так незамысловато. Вернер Херцог, могучий режиссер, после просмотра фильма отыскал меня перед входом в кинотеатр и сказал очень памятные и важные для меня слова: «Андрей, вы сняли великий фильм. Он попадает тебе прямо в душу и поселяется там навсегда». Представьте себе, что я чувствовал, слушая такие слова.
Вы готовы дать зрителю самому интерпретировать историю, специально не подводите его к какой-то точке?
Хеппи-энд — это закрытая структура. После титров фильм с таким финалом превращается в шар. Ты можешь, посмотрев картину, отложить его на какое-нибудь место своей полочки увиденного, а можешь забыть о нем навсегда. Фильм же с разомкнутой структурой — не для успокоения, он оставляет пространство для интерпретации, заставляет, выйдя из зала, размышлять об этом еще долго. Поэтому никогда не вторгаюсь в эти отношения. Фильм должен располагать такими «зазорами» или «щелями», в которые попадает, как луч света, взгляд зрителя и свободно там делает свою часть работы — соразмеряет со своим опытом, сочувствует и интерпретирует. Фильм или умирает в его голове, или оживает и воскресает, наполняясь токами и оттенками.
Вы пересматриваете свои фильмы?
Нет, я не пересматриваю свои фильмы в принципе, то есть ни на экране, ни в голове. За одним исключением: совсем недавно мы сделали ремастеринг фильмов «Возвращение» и «Изгнание». Отсканировали негатив и даже компьютерным способом отреставрировали некоторые изъяны в изображении, потому что пленка старая. Негатив «Возвращения» на тот момент был уже 13-летним.
У каждого вашего фильма был свой звездный час. Лично для вас награды — это какое-то мерило профессионализма, авторского замысла или что-то иное? как вы это рассматриваете?
Приватная награда, когда в частном разговоре тот, кого ты ценишь как великого бескомпромиссного художника, например, Херцог, выражает высокую оценку твоего труда, это, пожалуй, главная награда. Таких событий в моей жизни было немало. Запоминающиеся слова мне говорили Майк Ли, Дзеффирелли, Изабель Юппер и Изабель Аджани, Брэд Питт и Роджер Дикинс, Годфри Реджио и Паоло Соррентино… И это, конечно, чрезвычайно важно для тебя, потому что, когда на родине каждый твой фильм с какой-то необъяснимой ненавистью обвиняют в русофобии, для дальнейшего движения тебе просто требуются слова поддержки. Что же касается наград публичных и событийных, то для себя я давно решил, что главное для автора — движение из пункта А, что является замыслом, в конечный пункт Б — завершенный фильм. И если в этот путь между пунктом А и пунктом Б ты впустишь хотя бы тень мечты о фестивалях или наградах, то твое направление мысли и действия будет искажено, ты просто снимешь не тот фильм! Это будет что-то сделанное для иных целей, когда истинной целью должен быть твой собственный фильм! Уже потом, получив эталонную копию фильма, ты можешь позволить себе предаться простым человеческим слабостям: желанию быть отмеченным, побеждать на фестивалях. Потому что дальнейшая жизнь твоего фильма больше не зависит от этих слабостей. Путь твой обязательно должен быть разделен на эти две части, где главная — честный разговор с самим собой и своим замыслом.
Каков был ваш путь в создании «Нелюбви»?
Мы закончили фильм «Елена» в 2011 году, и я стал думать, что делать дальше. Несколько замыслов, которые уже давно лежали на столе у продюсера, не запускались, поэтому я решил пойти на своего рода понижающий шаг для режиссера, или, вернее сказать, топтание на месте — ремейк. Я решился сделать ремейк фильма «Сцены из супружеской жизни» Бергмана, перенести историю в наши дни и на российскую почву, взглянуть на то, в какое кризисное состояние может прийти семья после многих лет совместной жизни. Мы с Роднянским долго пытались купить права на сценарий, так долго, что уже успели снять «Левиафан», а все никак не удавалось получить положительное решение от одного из четырех правообладателей на сценарий Бергмана. И вот летом 2015-го мой давний друг и соавтор Олег Негин, автор практически всех сценариев, натолкнулся на статью про организацию «Лиза Алерт», где добровольцы занимаются поиском пропавших детей и взрослых. И тут два мотива сложились вместе: мотив семьи, которая находится в состоянии распада, и мотив поиска пропавшего человека. Уже в скором времени был готов синопсис, я передал его Роднянскому, и тот запустил проект в производство еще на стадии синопсиса.
Кино — не только творчество, но и коммерция. Как складываются ваши отношения с продюсерами?
Моя позиция предельно проста. Есть замысел, в который я никого не пускаю. Сам решаю все творческие вопросы и уважаю продюсера, который понимает и ценит это пространство. В этом смысле, могу сказать, мои продюсеры всегда были в высшей степени корректны. Принцип доверия — это чрезвычайно важная точка, где сходятся люди, которые заняты одним делом, реализацией замысла. Тут нет главных, правит всем идея. Ты должен быть предельно честным по отношению к своему фильму. И если продюсер влюбился в эту историю, поверил в нее, если он понимает, что ты знаешь, как это реализовать и чего ты хочешь добиться, то доверяет тебе, замыслу, тексту. Дальше вы уже совместно можете получать удовольствие от созидания.
(Глебу Фетисову) Глеб Геннадьевич, тогда вопрос и вам, как продюсеру фильма «Нелюбовь». Как Вы вошли в этот кинопроект?
Александр Роднянский предложил мне прочитать сценарий нового фильма Андрея Звягинцева. У фильма еще не было ни названия, ни средств для съемок. Только сценарий. Я согласился. Хорошо помню: когда взялся за сценарий, у меня сильно болела голова… А когда прочитал, я настолько проникся историей будущего фильма, что забыл и о головной боли, да и боль прошла. У этой истории было главное – она обладала притягательной силой, хочется тебе или нет, но она затягивала… А когда познакомился с Андреем, понял, что и он, как режиссер обладает притягательной силой. Я решил войти в проект и как продюсер, и как ключевой инвестор, ни разу не усомнившись в успехе будущего фильма. Уже потом подтянулись европейские партнеры… По накалу страстей – это фильм-дуэль. Когда ты - один на один с экраном, и на кону - человеческая жизнь. Фильм способен больно ранить и дать шанс на спасение. Исход зависит от самого зрителя. В итоге, фильм «Нелюбовь» получил приз жюри Каннского кинофестиваля. И эта награда весомей слов.
Вы продюсируете коммерческие фильмы, рассчитанные на массового зрителя. И все-таки почему Вы решили стать продюсером авторского кино, которое вряд ли сможет рассчитывать на большой бокс-офис?
Не соглашусь с утверждением, что «Нелюбовь» - это авторское кино. Авторской можно назвать игру сборной России по футболу. Потому что она действительно за гранью понимания, скучна и невыразительна. А каждый фильм Андрея – это большое кино, ожидаемое миллионами зрителей. Фильмы Андрея – всегда событие, они двигают отечественный мировой кинематограф. Это тот случай, когда я как продюсер готов войти в проект, не спрашивая, что за кино. Достаточно знать, что Звягинцев. Абсолютно доверяю этому режиссеру и его команде. Рядом с ним каждый из нас, продюсеров фильма чувствует себя Королевым, потому что Звягинцев – это космос. Убежден, что это очень российское кино получит грандиозное признание и у нас, и в мире. К слову, о бокс-офисе… Как показывают первые сборы фильма в кинотеатрах, есть все шансы, что «Нелюбовь» окажется еще и коммерчески успешным проектом.
(Глебу Фетисову) Спасибо за взгляд со стороны продюсера!
Андрей, возвращаясь к проблематике фильма, вы говорили о волонтерах и о геройстве. Если в более общем смысле, кого вы считаете героем в современной России? Тема, которая всегда волновала классиков.
Меня, кстати, эта тема в творчестве не очень занимает. Я не ищу героев, я ищу обычного человека в состоянии экзистенциального выбора. Никогда и не думал, что такое герой нашего времени. Но я определенно считаю людей из отряда «Лиза Алерт» настоящими героями. Они не получают ни копейки за эту работу, но жертвуют собой, возлагая свои силы и время на алтарь чужой беды. Это настоящее пробуждение гражданского общества. Эти люди не перекладывают ответственность на государство, они решили, что будут делать работу сами. «Лиза Алерт» как движение распространилось в стране уже в 25 регионах. Меня эти люди удивляют, на наших с вами глазах они совершают настоящий подвиг.
Как вы относитесь к персонажам фильма «Нелюбовь»? Возможно, это просто обычные люди, которые оказались в тяжелой ситуации?
Да, и я сочувствую этим героям. Я против того, чтобы назвать их чудищами, как говорят некоторые. Одна дама после просмотра сказала, ища в моих глазах поддержку, что таким людям надо запрещать рожать детей. На самом же деле такие оценки — прямое свидетельство кризиса общества, равнодушия и нетерпимости, невозможности сочувствовать другому.
У вас даже нелюбовь показана на уровне сексуальных отношений совершенно некрасиво, примитивно.
Разве? Впрочем, это ваше мнение. Красиво показывают в Playboy или в коммерческом кино. Это всегда подчеркнуто красиво, но не живо. Я считал, что нам нужно показать эти сцены максимально достоверно и точно. И это были самые сложные сцены для меня, да и для актеров, думаю, тоже, поскольку эротический контакт мужчины и женщины в кино очень непросто снять. Актеры естественным образом стесняются, зажимаются и неуверенно ведут себя в кадре. Мужчины, кстати, стеснительны в большей степени, это правда, я уже во второй раз с этим столкнулся. 17 лет назад в одной из первых своих новелл я позволил себе откровенную сцену и зарекся делать это впредь уже тогда, потому что все, чего мы смогли добиться, — это фальшивая имитация, которая в Playboy как раз и представлена тем, как красивые мужчины и женщины делают вид, что они чем-то там заняты. Главное требование, которое я предъявлял к этим сценам в «Нелюбви», чтобы взаимодействие было максимально достоверным, чтобы зрителю верилось в происходящее, чтобы не было никакого фейка. И, мне кажется, нам это удалось.
Что такое для вас успех? Не только как для режиссера, что для вас жизненный успех?
Удача — когда ты находишь свое место в жизни. Это главный твой успех. Если ты служишь где-то с утра до определенного часа, не находя в этом никакого удовольствия, если ты, по сути, жизнь свою превращаешь в какую-то бесконечную гонку за той же самой удачей, успехом или за пропитанием, то это, конечно, неудачное стечение обстоятельств твоей жизни. Я помню пору абсолютной, тотальной нищеты, когда вообще не знал, кто я и чем занимаюсь. В 1990 году окончил уже второе актерское образование, в театр не пошел, на протяжении нескольких лет работал дворником, потом был вообще непонятно кем, ходил в Музей кино, наслаждался просмотрами фильмов. Снимался как актер в дурацких сериалах чудовищного качества, но надо было как-то выживать. Когда 3 сентября 2003 года «Возвращение» показали в конкурсе Венецианского фестиваля, помню реакцию зала. Когда фильм завершался, я почувствовал, что зал не дышит, а потом, с появлением первых финальных титров, обрушились аплодисменты, которые длились 15 минут. Невероятное ощущение! Это обернулось не просто удачей или успехом, это явилось решением жизненной проблемы. Для себя я формулировал это так. Случается, люди, попав в какую-то смертельную переделку или автокатастрофу, уцелели и позже называют этот день своим вторым днем рождения. Именно такая история случилась и со мной, слава богу, без катастроф. Из абсолютного небытия я вдруг стал тем, кто точно знает, чем он занимается. Я обрел свою судьбу. Не карьеру! Это не успех карьерный, а именно обретение себя самого, своего голоса. В жизни колоссально важно не потерять себя, найти себя, свой голос. Вот что по праву можно назвать настоящим успехом.
Где вы находите вдохновение?
Часто ловлю себя на том, что, когда взлетает самолет, отрывается от земли, в тебе появляется удивительное ощущение готовности или ожидания, что сейчас вот-вот случится встреча с каким-то новым замыслом. Такое со мной часто бывает, я даже специально жду этого волнительного момента, который сам по себе дарит вдохновение. Даже если родится некий смутный образ, его надо обязательно набросать. Я совершенно не боюсь летать, у меня нет фобий. В целом же вдохновение может принести все что угодно: кино, книга, музыка, встречи с людьми, все, что питает тебя, заставляет помыслить о чем-то несбыточном. И все же главная руда, в которой изыскиваешь эти сокровища, — наблюдение за жизнью, встречи с какими-нибудь неординарными людьми, другими словами, опыт взаимоотношений с окружающими и наблюдения за этим опытом.
Вы человек мира, но можете ли назвать Топ-3 самых любимых мест? Где еще хотели бы побывать?
Я очень люблю французскую кухню, речь и архитектуру. Париж для меня всегда был некой мечтой и стал первым местом, которое я посетил в 2000 году, после чего полюбил его уже навсегда. Обожаю гулять, сидеть в уличных кафе. Отели там почти все хороши, но крайне тесные. В Америке совершенно иной масштаб, они любят простор, большие машины, высокие кровати и тяжелые шторы. Все такое массивное, объемное, качественное. Из американских городов поразил Нью-Йорк — это все-таки великий город! Лос-Анджелес впечатления не произвел. Он хорош только ночью, если смотреть с Малхолланд Драйв — невероятный масштаб! Этот одноэтажный город настолько огромен, что не хватает глаза охватить его весь. Кажется, что перед тобой — океан, светящийся планктоном. Сильное впечатление получил, когда впервые увидел Ниагарский водопад. Очень люблю Италию. Тоскана и Венеция — мои любимые места. По приглашению министерства культуры Японии провел в этой стране две недели. Япония — нечто действительно инопланетное, другой мир, который обязательно стоит увидеть. Как ни странно, вся Южная Америка — это тот континент, где еще не бывал, хотя неоднократно звали на фестивали в Мексику и Аргентину. Самое южное место в Западном полушарии, где я бывал, — это Коста-Рика. И, конечно, множество стран и континентов, где я не был: например, в Финляндии, хоть она и тут, под боком, как говорится; в Австралии, в Африке, Гренландии…
Если вы поедете не по работе, а просто для себя, отдохнуть, какое место выберете?
Не знаю, но почти наверняка это будет море или океан. Океан обладает особой магией и силой, целительной силой. У меня нет какой-то привязанности к определенным местам, хотя моя жена обожает Лазурный Берег. Так что скорее она определит направление. Куда-нибудь в неведомое место слетать было бы хорошо.
Что вы можете пожелать российскому кино?
Дышать полной грудью, жить и процветать. Авторам, которые заняты авторским кино, работают с серьезными высказываниями, пожелал бы терпения и мужества. Нынешняя позиция нашего министра культуры какая-то наивная, он не осознает своей действительной роли. Чиновник должен сделать так, чтобы культура в стране была представлена во всех ее проявлениях. Его обязанность — обеспечить работу отрасли (это его собственное выражение), чтобы она исправно функционировала, давая возможность представителям культурного сообщества, художникам и поэтам экспериментировать, выражать себя беспрепятственно, чтобы весь спектр высказываний и мыслей авторов был представлен публике. А министерские мужи хотят только позитивного взгляда, только духоподъемного и традиционного кино. Они не желают помогать иному взгляду, взгляду сложному и ориентированному на взрослого, сознающего себя зрителя. Дай им полную волю — они с радостью наденут на всю аудиторию розовые очки и предложат ей духоподъемные хеппи-энды… Такое упрощение и уплощение печально наблюдать.
